Поэтому теперь я каждый месяц посылаю Шилу на три дня в каждую коммуну с целью посмотреть, что религиозная работа выполняется в соответствии с моим видением; чтобы ни один санньясин, живущий в любой коммуне, не чувствовал себя в чем-то обделенным. Все возможности должны быть абсолютно одинаковыми, и каждая коммуна при этом автономна.

Наши санньясины во многих отношениях невинные, чистые люди. Они могут быть очень образованными, но они чистые люди, - а став санньясинами, они становятся еще более чистыми. И поэтому-то нет особых проблем; нужен лишь обыкновенный здравый смысл.

Организации избежать нельзя.

Мы просто должны быть немного более изощрёнными, более научными, более математическими в этом вопросе.

Поэтому я не против организации, но мы должны учиться на опыте прошлого. Мы можем избежать всего того, что было в прошлом. И мы можем сделать что-то совершенно новое, чего никогда не было.

И если вы видите все то, что ведет к разрушению религии... я покончу со всеми такими возможностями еще до того, как они доберутся до моей религии. Санньясины могут иметь совершенно другую организацию. Вы можете всегда помнить мое обещание: я не оставлю вас в состоянии хаоса.

Что случалось в прошлом? Эти люди создавали свои организации в самый последний момент, перед смертью; а главным образом организации создавались после смерти основателя, ведь пока основатель был жив, все шло очень хорошо, и никто ни о чем не беспокоился. Но когда основатель умирал, немедленно возникала потребность... чувствовалось его отсутствие. И была такая огромная пустота, что людям невозможно было соединиться друг с другом. Они были соединены с основателем, но между собой они не имели взаимных соединений.

И вот что на самом деле представляет собой организация. Слово это весьма значительно; оно происходит от слова «орган».

Ваша рука - орган, ваша нога - орган; ваш нос, ваши глаза - все это органы. А все ваше тело — организация. И все эти органы функционируют в великой гармонии.

Сколько у вас частей - и все они функционируют в гармонии; вы даже не осознаете этого. Все происходит так тихо, что, как говорят ученые, если бы нам нужно было создать механизм, который работал бы так же тихо и делал бы ту же работу, что и тело, то нам понадобилась бы площадь по крайней мере в одну квадратную милю, чтобы сделать это на заводе.

Даже и теперь еще нет возможности превращать хлеб в кровь - как делает ваше тело это чудо каждый день. Внутри вас миллионы живых клеток; вы почти как большой город. Семь миллионов живых клеток, в каждой из которых, может быть, свой маленький мозг, ведь их работа так разумна, что вы не можете сказать, что у них нет мозга.

Все перемещается, доставляется по месту назначения. Эти маленькие клетки внутри вас заботятся о том даже, чтобы питание доставлялось прежде всего к тем местам, где оно наиболее необходимо. Ваш мозг получает питание первым, ноги могут немного подождать.

Но если всего лишь несколько минут - я думаю минут шесть - ваш мозг не будет получать кислорода, он начнет разрушаться. Поэтому прежде всего - и вот загадка, как эти маленькие клетки находят правильное решение, - кислород должен быть доставлен к мозгу. Когда мозг насыщен, тогда наступает очередь органов второй степени, третьей степени, четвертой степени...

Вы — большой город, состоящий из семи миллионов живых существ. Это организация, и так и должно быть. Все наши отдельные органы должны быть соединены друг с другом, должны помогать друг другу, должны помнить, где помощь необходима прежде всего; и должны помнить, что вся ваша функция заключается в том, чтобы стать просветленными, чтобы факел просветления горел непрерывно. Чтобы не было разрыва. И я предприму все усилия к тому, чтобы разрыва не было.

Бодхидхарма позавидовал бы мне!

Беседа 21.

ЛИЧНОСТЬ: НАПИСАННОЕ ПОД КОПИРКУ

20 декабря 1984 года

Бхагаван,

Почему Вы были таким вредным в детстве?

А вы думаете, что теперь я другой? Ничуть. Я все такой же. Я никому не позволял портить мое детство. И я никогда не считал вредностью то, что считаете вы. Да и сейчас я не считаю вредностью или озорством все то, что я делал в детстве. У меня были свои причины делать так, очень основательные причины.

Например: первый день, когда я из средней школы поступил в колледж... В колледже было принято молиться в начале каждого дня. Была такая очень известная песня Мирзы Икбала, одного из величайших поэтов урду нашего века. В том, что касается языка, это действительно великий образец искусства, но философия, стоящая за ним, безобразна. В песне говорится: «Моя страна, моя нация, лучшая из всех наций. Моя страна - прекрасный сад, а мы - соловьи в этом саду...» И все в таком духе.

Я сказал ректору, который стоял перед двумя тысячами студентов и пятьюдесятью преподавателями: «Я не буду участвовать в этой молитве, потому что для меня все это абсолютный хлам. Каждая страна думает о себе подобным образом, и каждая страна находит в этом свое эго».

«Спросите китайцев, спросите японцев, спросите немцев, спросите англичан, спросите кого угодно - все они думают точно так же. Поэтому то, что написал Икбал, это просто хлам, в том, что касается философского основания. И я против самой концепции "нация". Мир един; я не могу сказать, что моя страна - лучшая из всех стран».

«И я вовсе не вижу причин для распевания песен. Это связано не только с тем, что я против национализма, сама песня тоже неправильная, ведь что мы имеем? Нищета, рабство, голод, болезни, рост народонаселения, нарастание проблем. И вы называете все это садом, а нас соловьями в этом саду! Я нигде не вижу ни одного соловья! Вот здесь пятьдесят преподавателей; может ли кто-нибудь из них поднять руку и сказать: "Я соловей"? Пусть они споют, и давайте посмотрим! Вот здесь две тысячи студентов; может ли кто-нибудь из них сказать это? Посмотрите на этих бедных студентов».

Студенты, как правило, приходили из отдаленных деревень, каждый день проделывали помногу миль, приходили из мест, лежащих в окружности радиусом, как минимум, двадцать миль вокруг города, поскольку поблизости не было никакого другого колледжа, кроме этого. «Они идут пешком, они приходят сюда предельно уставшими, они голодны. И я видел, что они приносят с собой: сухой хлеб, даже без масла, и немного соли. Вот и все, что они приносят и едят каждый день».

«Это ваши деревья, это ваш сад? Так что и с фактической стороны эта песня тоже неправильная. И меня не волнует, получил поэт Икбал Нобелевскую премию или нет. Меня это не волнует. Это не заставит меня чувствовать себя хорошо при пении этой песни; она лжива во всех отношениях».

Ректор был так раздосадован, так раздражен, что не мог даже говорить от гнева; он стал почти красным. Трясясь, он ушел в свой кабинет и вынес оттуда свою трость, очень знаменитую, - но он редко пользовался ею. Он приказал, чтобы я положил обе свои руки перед ним, и сказал: «Вот мой ответ, и запомните его».

Я сказал: «Вот вам мои руки. Можете бить по моим рукам или по всему моему телу, если хотите, но перед тем, как начнете, запомните, что отсюда я прямиком пойду в полицейский участок, ведь по закону это запрещено. Оба, вы и ваша трость, окажетесь за решеткой».

Бить любого студента было незаконно, но это никого не волновало. Даже и сейчас в Индии бьют студентов. А закон о том, что студентов нельзя подвергать физическим наказаниям существует уже, как минимум, пятьдесят лет. Поэтому я сказал: «Решайте сами. Вот вам мои руки, вот ваша трость; вы здесь. И запомните, все эти две тысячи студентов - свидетели, пятьдесят преподавателей - свидетели, и вы оставите на моих руках свою подпись. Оставляйте ее здесь! Если в вас есть хоть капля смелости, бейте меня».

Я помню даже сейчас, что он замер, как статуя. Трость выпала из его рук. Он повернулся и ушел в свой кабинет. Я сказал всем студентам: «Теперь вам не нужно беспокоиться; мы покончили с его песней. Если они не найдут чего-нибудь разумного, мы будем просто стоять здесь десять минут в молчании».